В 2012 году Путин подписал «майские указы», которые устанавливали жесткие целевые показатели, — в том числе снижение смертности от сердечно-сосудистых заболеваний. Региональные власти начали отчитываться об успехах.

Но что, если эти «успехи» были достигнуты не за счёт улучшения здоровья населения, а за счёт манипуляций со статистикой?

Исследование демографа Абы Шукюрова показывает: после 2012 года в России произошло системное перераспределение причин смерти. Сердечно-сосудистые заболевания стали «исчезать» из отчётов — и одновременно резко выросли другие, менее контролируемые категории.

Исследование выпущено лабораторией Authoritarian Fragility Lab в рамках инициативы Ideas for Russia. Фонд Бориса Немцова публикует это исследование, потому что искажение данных — ключевой механизм выживания авторитарных режимов. Без честной статистики невозможно говорить ни об эффективности социальной политики, ни о последствиях пандемии, ни о реальных потерях во время войны.

Оригинальный текст исследования опубликован 2 декабря 2025 года на английском на сайте New Eurasian Strategies Centre.

Основные выводы

Данные о причинах смерти в России легко поддаются манипулированию из-за расплывчатых правил кодирования и различий между медицинскими системами отчетности, что позволяет чиновникам переназначать причины в ответ на цели, установленные «майскими указами» 2012 года.
После 2012 года официально зарегистрированная смертность от сердечно-сосудистых заболеваний (ССЗ) снизилась, тогда как среди лиц в возрасте 60+ смертность от болезней нервной системы, эндокринных нарушений, психических расстройств, плохо определенных причин и нескольких других категорий резко выросла — изменения слишком резки, чтобы отражать только старение населения.
Анализ данных за 2013–2019 годы показывает, что доля «подозрительных» причин выросла примерно с 8 % до 21 %, тогда как доля ССЗ снизилась примерно с 70 % до 55 %; в нескольких категориях наблюдались значительные годовые всплески.
Региональные модели существенно различаются: в некоторых регионах рост доли «подозрительных» причин превышал 20 процентных пунктов, в то время как в других практически отсутствовал; эти различия не связаны с внешними причинами смерти или кодированием COVID-19.
Достоверность статистики по причинам смерти снизилась с 2012 года, что подрывает возможность региональных сравнений и усложняет оценку смертей, связанных с войной, делая альтернативные источники больших данных более надежными.

Введение

Показатели смертности по причинам относятся к тем, которые наиболее уязвимы к административному контролю и искажению в России. Такая манипуляция часто имеет политический характер, что демонстрируется, в частности, на примере обработки статистики смертности от COVID-19. Основной механизм искажения заключается в способности врача при кодировании отдать приоритет одной причине смерти над другой, чтобы соответствовать установленным государством целевым показателям.

Правила, регулирующие кодирование, также различаются в разных статистических системах. Больничная статистика фиксирует только основное заболевание пациента, тогда как амбулаторная статистика включает все диагностированные состояния, кроме осложнений основного заболевания. В рамках этой системы существует значительное пространство для политически мотивированных манипуляций. Младшие чиновники и политики могут стремиться продемонстрировать улучшение показателей или конкурентоспособность перед вышестоящими, изменяя или «подделывая» статистику; поскольку критерии кодирования расплывчаты, такие практики можно реализовать при относительно невысоких административных затратах.

Одним из драйверов таких манипуляций стали майские указы 2012 года. 7 мая 2012 года Владимир Путин издал президентский указ № 598 «О совершенствовании государственной политики в сфере здравоохранения». Он установил несколько целевых показателей, включая снижение смертности от сердечно-сосудистых заболеваний до 649,4 на 100 000 человек к 2018 году. Смертность от новообразований, туберкулеза и дорожно-транспортных происшествий также была предметом явных целевых показателей.

Среди дополнительных ключевых показателей эффективности были:

Снижение показателя смертности от злокачественных новообразований у детей до 192,8 на 100 000;
Снижение показателя смертности от туберкулёза до 11,8 на 100 000;
Снижение смертей, вызванных дорожно-транспортными происшествиями, до 10,6 на 100 000;
Снижение младенческой смертности до 7,5 на 1 000 новорожденных в регионах с высокими исходными уровнями.

Смертность от ССЗ получила особое внимание. Региональные губернаторы оценивались частично по прогрессу в достижении этих целей и, следовательно, сталкивались с сильными стимулами для изменения практики кодирования с целью сообщить о более низкой смертности от ССЗ или использовать неоднозначности в правилах кодирования для этой цели.

Целью этой статьи является более детальное изучение драйверов неверного кодирования и проверка гипотезы о том, что президентский указ № 598 от 7 мая 2012 года инициировал систематическое неверное кодирование смертей от заболеваний системы кровообращения в результате оппортунистического или мошеннического поведения политических акторов.

Доказательства неверного кодирования в статистике причин смерти

С момента вступления указа в силу в 2012–2013 годах смертность в старших возрастных группах по нескольким причинам начала расти, в то время как зарегистрированная смертность от сердечно-сосудистых заболеваний резко снизилась. Чтобы проиллюстрировать эту модель, показатели смертности по широким категориям причин были получены из российской Базы данных рождаемости и смертности за период 1999–2019 годов.

Эти данные использовались для расчёта грубых показателей смертности (crude death rates, CDR) по широким категориям причин, в основном основанным на классах Международной классификации болезней 10-го пересмотра (МКБ-10). Грубые показатели смертности использовались для облегчения интерпретации. Анализ был ограничен лицами в возрасте 60 лет и старше, так как сдвиги в структуре причин смерти более выражены в старших когортах.

Целевые причины смерти, наиболее подверженные манипуляциям, все относятся к более широкому кластеру сердечно-сосудистых заболеваний:

Болезни сердца (МКБ-10: I00–I52);
Цереброваскулярные заболевания (МКБ-10: I60–I69);
Другие сердечно-сосудистые заболевания (МКБ-10: I70–I99).

В случаях неверного кодирования свидетельства о рождении/смерти не могут быть просто удалены из статистической системы; российская регистрация актов гражданского состояния последовательно фиксирует общее число смертей. Манипуляция, таким образом, касается назначенной причины смерти. Следовательно, неверное кодирование проявлялось бы не только как снижение зарегистрированной смертности от ССЗ, но также как соответствующий рост в других категориях, куда могли быть переназначены неверно закодированные случаи.

Литература указывает, что в старших возрастах наибольшие несоответствия наблюдаются при психических и поведенческих расстройствах, болезнях нервной системы, эндокринных нарушениях, плохо определенных состояниях и некоторых подкатегориях сердечно-сосудистых заболеваний.

Три основные группы особенно вероятно поглощают перераспределенные смертность от ССЗ, что заметно по их значительному абсолютному увеличению:

Болезни нервной системы (МКБ-10: G00–G99);
Эндокринные, питательные и метаболические заболевания (МКБ-10: E00–E90);
Плохо определённые состояния (МКБ-10: R00–R99).

Четыре дополнительные группы также представляют правдоподобных кандидатов для статистического перераспределения:

Психические и поведенческие расстройства (МКБ-10: F00–F99);
Болезни опорно-двигательного аппарата и соединительной ткани (МКБ-10: M00–M99);
Болезни мочеполовой системы (МКБ-10: N00–N99);
Болезни кожи и подкожной ткани (МКБ-10: L00–L99).

Например, смертность по классу «Симптомы, признаки и отклонения от нормы клинических и лабораторных данных, не классифицированные в других рубриках» (плохо определенные состояния) выросла заметно. До 2012 года ежегодный рост грубого показателя смертности для этой категории не превышал 10 % с колебаниями в обе стороны. В 2012, 2013 и 2014 годах этот показатель увеличился на 12,4 %, 18,5 % и 22,8 % соответственно.

Рис. 1. Ежегодный рост CDR для возрастной группы 60 лет и старше в России, %

Аналогично, в 2014 году показатель смертности от психических и поведенческих расстройств (включая деменцию) увеличился на 155,9 %, а смертность от болезней нервной системы — на 103,9 %. Значительные увеличения после указа также наблюдались по:

Эндокринным, питательным и метаболическим заболеваниям (+56,7 % в 2014);
Болезням опорно-двигательного аппарата и соединительной ткани (+73,4 % в 2015);
Болезням кожи и подкожной ткани (+39,6 % в 2016);
Болезням мочеполовой системы (+21,7 % в 2015).

В целом рост смертности от этих семи «подозрительных» групп увеличил их совокупную долю в общем грубом показателе смертности с 7–9 % в 2010–2012 годах до 21 % в 2017–2019 годах. За тот же период доля смертей от ССЗ снизилась с 68–71 % до 54–55 %. До 2012 года не было зафиксировано ни сопоставимого, ни столь быстрого сдвига в структуре причин смерти в пожилых возрастах.

Рис. 2. Динамика смертности по основным причинам смерти в России среди лиц в возрасте 60 лет и старше

Регионы с наивысшими уровнями статистических манипуляций

Вышеописанные результаты выявлены на федеральном уровне. Однако, как отмечалось ранее, основными бенефициарами таких манипуляций являются региональные политики и бюрократы; следовательно, региональные искажения в статистике смертности заслуживают особого внимания.

Рост смертности от «подозрительных» причин после 2012 года существенно варьировался по регионам, что согласуется с ожиданиями. В нескольких регионах разница между максимальной долей грубого показателя смертности, приходящейся на подозрительные причины в период 2013–2019 годов, и соответствующим показателем в 2012 году превышала 20 процентных пунктов. Различия такого масштаба могут отражать искусственное перераспределение диагнозов.

Конечно, такие увеличения также могли быть связаны с изменением практики медицинского кодирования, например улучшенным диагностированием деменции, диабета и других состояний. Однако, если бы это было единственным объяснением, возникли бы вопросы:

Почему эти увеличения произошли именно после майских указов 2012 года?
Почему в некоторых регионах не наблюдалось сопоставимого роста?

Регионы с наибольшей вероятностью манипуляций, как это указывает изменение доли грубого показателя смертности от подозрительных причин, включали Карачаево-Черкесскую Республику (рост на 33,8 процентных пункта), Московскую область (29,4), Нижегородскую область (29,4), Сахалинскую область (26,4), Амурскую область (26,4), Ярославскую область (25,5), Чеченскую Республику (24,6), Омскую область (23,9), Республику Мордовия (23,2), Рязанскую область (22,8), Республику Марий Эл (22,5), Кабардино-Балкарскую Республику (22,4), Тверскую область (22,0), Ростовскую область (21,6) и Тамбовскую область (20,8).

Рис. 3. Регионы по увеличению доли CDR по подозрительным причинам в общем количестве CDR, %%

Однако есть также регионы, в которых структура смертности по причинам показала минимальные изменения. Например, Томская область зафиксировала рост всего на 0,5 процентного пункта, Еврейская автономная область также на 0,5, Архангельская область — лишь на 0,1, а Чукотский автономный округ и Красноярский край показали небольшие снижение на 0,2 процентных пункта.

Насколько систематична эта модель?

Центральный вопрос заключается в степени системности эффекта. Чтобы исследовать это, результаты были сопоставлены с моделями других причин смерти, которые тоже могли быть подвержены манипуляциям. Показателем, потенциально подверженным манипуляциям, является смертность от внешних причин, особенно категория «события неустановленного намерения», которая входит в более широкий набор внешних причин, не имеющих четкого классификационного определения.

Однако не было обнаружено статистических доказательств значимой связи между изменениями в этой категории и ростом доли «подозрительных» причин, что подразумевает, что неверное кодирование не следует единой национальной модели. Вместо этого похоже, что регионы преследуют свои целевые показатели, используя различные, локально специфические стратегии.

Чтобы исследовать это дальше, был рассчитан коэффициент смертей от событий неустановленного намерения к другим внешним причинам, и затем проанализирована связь между этим коэффициентом и долей «подозрительных» случаев для 2012 года («до майских указов»), 2019 года (до COVID-19 и после корректировок практик кодирования, вызванных майскими указами) и 2022 года (период COVID-19 и войны).

Не было обнаружено значимой связи между практиками кодирования во время пандемии COVID-19 (то есть причинами смерти среди лиц 60+ лет, закодированными как вызванные COVID-19) и более ранними манипуляциями после майских указов.

Потенциальные применения (применение результатов)

С 2012 года качество статистики по причинам смерти заметно ухудшилось. Резкое снижение зарегистрированной смертности от заболеваний системы кровообращения сопровождалось увеличением нескольких других категорий причин смерти. В принципе, сдвиги в причинах смерти ожидаются: старение населения и пересмотр диагностических руководств обычно постепенно приводят к изменениям.

В данном случае, однако, скорость и величина наблюдаемых увеличений в некоторых категориях трудно объясняются без учета политических стимулов. Следовательно, в некоторых регионах распределение смертности по причинам настолько значительно отклонилось от реального состояния здоровья, что оно больше не отражает достоверно действительность.

В таких условиях надежный анализ смертности по причинам становится фактически невозможным. Также вероятно, что статистические манипуляции в этих регионах выходят за рамки классификации причин смерти.

Эти наблюдения имеют важные последствия для анализа российских и украинских военных потерь. Поскольку после 2022 года статистика смертности больше не доступна для публичной проверки, ее нельзя оценить с какой-либо степенью точности. Даже данные, доступные за 2022 год, являются проблематичными: смерти, зарегистрированные под внешними причинами — категория, наиболее релевантная конфликтным смертям, — могли быть подделаны, неверно закодированы или иным образом подвержены манипуляции.

В таких условиях альтернативные источники, включая подходы с использованием больших данных, такие как те, которые применяет Медиазона, предоставляют более надежную основу для оценки потерь, связанных с войной.

Приложение: методология

Одной из целей этого исследования было выявить регионы с наивысшими уровнями статистических манипуляций при кодировании причин смерти. Степень таких манипуляций измерялась в процентных пунктах, определяемая как разница в доле неверно закодированных случаев среди лиц 60+ до и после майских указов.

Для этой цели семь групп причин смерти были объединены в одну широкую категорию, обозначенную как «подозрительные причины». Доля смертей, приписываемых этой категории, была рассчитана как доля всех смертей.

Для каждого региона затем определялось максимальное значение доли смертности от подозрительных причин в период 2013–2019 годов и сравнивалось с соответствующим показателем в 2012 году, году до введения сильных стимулов для манипуляции статистикой, введенных майскими указами.

Полученный показатель представляет собой разницу в процентных пунктах между максимальной долей грубого показателя смертности от подозрительных причин в 2013–2019 годах и «начальной» долей в 2012 году.

Формула для каждого региона:
Δ = (ωCDR2013, ωCDR2014, …, ωCDR2019) – ωCDR2012

ωCDRy = CDRysuspicious / CDRytotal × 100%

CDRysuspicious = CDR from suspicious causes in year y
CDRytotal = all-cause CDR in year y

Простое скользящее среднее применялось для сглаживания ряда. Оно рассчитывалось с использованием трёх соседних точек данных, за исключением случая 2019 года, для которого использовалось среднее 2018 и 2019 годов.