8 марта 2018 года на базе Философского факультета Карлова университете (FF UK) прошла лекция Александра Эткинда «Кремлевская скважина: к теории паразитического государства».
Расшифровка лекции «Кремлевская скважина: к теории паразитического государства»
Моя лекция сегодня по-русски называлась бы “Кремлевская скважина” и она скорее имеет теоретический характер, от себя я буду показывать иллюстрации к своим рассуждениям. И то, чего я пытаюсь достичь сегодня своей лекцией и книгой, которую я сейчас пишу – это создать критическую теорию капитализма в России, современного капитализма в России. Критическую теорию, которая помогла бы понять, что же такое происходит там, в России, да и во всем мире тоже, и понять не только на уровне личности, но и на уровне больших и серьезных идей.
Критическая теория, мне кажется, вообще важное понятие, которое стало забываться. Само понятие критической теории было сформулировано так называемой франкфуртской школой, это были в основном немецкие марксисты, в основном эмигранты в Америке, которые таким образом предпочли формулировать то, чем они занимаются. Они были философы, социологи, культурологи, но вот идея критической теории – в данном случае это была критическая теория нацизма и критическая теория американского капитализма. С тех пор прошло очень много времени, все изменилось очень сильно. Та критическая теория для меня является только моделью, примером. Как вы увидите, то, что я пытаюсь сказать, я сделал из этого нечто совсем другое.
Я начинаю с… То, о чем дальше я буду говорить, связано в основном с тем, как работает российская экономика, в старые времена это называлось политэкономией, и как это понимают разные культурные жанры, и как это понимаю я, и как на основании этого, о чем я буду говорить, можно понять Россию и мир. Я начинаю с этой смешной картинки такого популярного художника русского, Вася Ложкин, который показал нефтяную скважину, вот этих чуваков, людей, которые не то добывают нефть, не то ее пьют – вот эта идея потребления нефти в очень буквальном смысле будет играть важную роль в том, что я рассказываю.
Сырье, сырые необработанные материалы играют очень большую роль в российской экономике. Это данные 2015 года, когда цены на все это были самые высокие, и тогда, как вы видите, в основном нефть и газ, но также и металлы, хотя металлы играют здесь не такую большую роль, составляли 77% российского валового продукта, 98% total profits, все прибыли, которую получают в России все российские компании – государственные и частные вместе взятые – то есть если они получают прибыль, то 98%, то есть почти вся эта прибыль идет за счет добычи и торговли сырьем. С тех пор ситуация несколько изменилась, собственно, эта ситуация однозначно следует за ценами, не за уровнем добычи всего этого, а за ценами на все это. Поскольку цены несколько снизились, теперь они снова выросли, сейчас эти процентные цифры несколько иные. Но, в общем, для нашего на философском уровне рассуждения это не играет большой роли. Что действительно играет роль – так это то, что для создания этого несметного богатства, которым живет Россия, на все это работает очень мало людей. По разным оценкам – оценки эти никогда не являются точными, что само по себе довольно интересно, их просто не найти, несмотря на огромное количество таблиц и государственной статистики, которая ежегодно публикуется российскими министерствами – на создание этого богатства идет от 2 до 10% труда, рабочей силы населения, которое работает, занято в России. То есть представьте себе: вот вы едете в Россию, это огромная страна, там работает все: больницы, университеты, парикмахерские, аэропорты, заводы, колхозы, которые сейчас называются как-то иначе, и нефтяные скважины. И вот 98% прибылей, то есть практически вся прибыль, намного больше половины реального богатства, которое создается, на все это работает ничтожно малое количество населения. То есть все остальные люди тоже работает, может быть формальная занятость, может неформальная, неважно. Но они работают над чем-то другим. Реальные деньги создаются трудом ничтожно малой части населения. Это удивительная картина, которую я призываю понять и отнестись к ней всерьез. Например, в марксистской картине мира, к которой мы привыкли, и до сих пор, я думаю, в какой-то степени все живем ей, все наоборот: трудящиеся, тут есть термин – рабочий класс, они составляют почти все население, создают богатство, и очень малая часть населения – аристократия, графы, князья, купцы, потребляют это богатство, накапливают его и им распоряжаются. В данном случае мы имеем дело с какой-то совсем другой экономикой. Когда 2% населения, ну, может быть, от силы, 5%, создают своим трудом, хотя на самом деле они не создают, они достают то, что уже когда-то, миллион лет назад, создала и заготовила для них природа.
Я приготовил для вас такую картинку, чтобы попытаться вам объяснить всю парадоксальность этого явления с точки зрения классической политической теории. Наверху вы видите обложку к знаменитой книге “Левиафан” Томаса Гоббса. Кто нарисовал эту обложку, кстати, неизвестно, но есть такая гипотеза, и над ней работают – то есть ее либо подтверждают, либо опровергают историки искусства – что автором этой картинки был чешский, пражский художник Вацлав Холлар, который рос здесь, учился искусству в Пражском замке, есть такая легенда, что его учителем был сам Арчимбольдо, и вот в этой картинке, в этой композитной, составной структуре на самом деле что-то есть от Арчимбольдо, я могу долго об этом говорить, но не буду. В общем, это Левиафан, это образ государства, это тиран, похоже лицо этого государя на британского короля тех времен, но Левиафан на самом деле был морским чудовищем, Король Морей, есть замечательная книжка Карла Шмитта, где он интерпретирует символику, морскую символику, чудовищную символику этого Левиафана, вот я подобрал вам картинку внизу. И смысл идей Гоббса и Холлар, если это был он, то он пытался рассказать, найти визуальный образ этой истории, что вот эти все людишки, которые составляют тело государства, они работают, они зарабатывают деньги, они размножаются, они умирают, они вступают между собой в конфликты, и для того, чтобы решить эти конфликты, появляется государство. И это государство, состоящее из этих людишек, но больше чем все они, нужно для того, чтобы разрешать конфликты между людьми. Вот государство, которое само по себе является участником экономической деятельности, которое зависит, сейчас мы в это будем убеждаться, не так зависит от работы этих людей, как зависит от непосредственного взаимодействия с природой, это государство само по себе является важнейшим участником конфликта. И разрешить этот конфликт некому, кроме самого этого государства. Эти 98% прибыли, эти огромные богатства сосредотачиваются в конечном итоге в закромах, в казне, банках, сокровищнице самого этого государства. То есть государство, вернемся к картинке Гоббса, которое держит, этот Король, Левиафан, который держит в одной руке меч, а в другой руке скипетр, в данном случае его функция гораздо более важная – в том, что само государство становится складом ресурсов, сокровищницей, которая аккумулирует национальное богатство. Вот я пытался найти визуальный образ такого государства, аккумулятора, накопителя, сокровищницы национальных ресурсов. Ну и поскольку я не Холлар, я ничего другого не придумал, кроме как государство как хомяк, хомяк с его раздутыми щеками.
Но давайте займемся этой историей более серьезно. Для того, чтобы сформулировать сущность российского государства сегодня, разные специалисты сформулировали несколько теорий, которые суммируются в нескольких прилагательных.
Например, очень влиятельные экономисты Асемоглу и Робинсон назвали это “extractive state” – “добывающее государство”. Есть такая замечательная книжка “How Nations Fail”, и там российское добывающее государство перечисляется среди других наций, которые являются экстрактивными, в отличие от инклюзивных. В общем, я не буду сейчас вдаваться в детали, но в этой теории меня не устраивает то, что экстракция натуральных ресурсов через запятую перечисляется наряду с экстракцией сельскохозяйственной продукции, а разница между этими типами государств – аграрными государствами и ресурсным государством – огромна. Потому что в аграрном государстве, например, каким была Россия времен крепостного права, работали все. Аграрное государство обеспечивает полную занятость для создания национального богатства. В экстрактивном государстве работает, наоборот мы видели, от 2 до 10%. Все остальные тоже работают, но над чем-то другим. Я пытался найти свое слово, которое подытоживает эту [нрзб], и я придумал такое слово, слово, которое мне не нравится до сих пор, я уже опубликовал на эту тему пару работ, “super-extractive”.
Мой коллега Владимир Гельман, политолог из Петербурга, сейчас работает в Хельсинки, пользуется словом “неопатримониальное”. Это слово мне тоже не нравится, мы с ним находимся в дискуссии, это такая, с моей точки зрения, обманчивая историческая аналогия, которая уподобляет банковские вклады и дачи в Ницце и других местах, или, например, в Карловых Варах, российских олигархов, работавших вотчиной или поместьем помещиков императорской России. Те патримонии на самом деле были производственными единицами, они хорошо или плохо, наверно плохо, тем не менее, они действительно производили нечто.
Екатерина Шульман говорит о гибридном государстве, гибридное между авторитарным и демократическим, здесь, я думаю, тоже, по мере того, как идут годы, оценки этого понятия смещаются. Карен Давиша говорит о клептократическом государстве.
Поскольку я не был удовлетворен тем своим понятием и искал другое, моя нынешня рабочая гипотеза, рабочее понятие – это паразитическое государство, parasitic state. Сейчас по мере того, как я буду говорить, я надеюсь, что вы поймете, что я имею в виду, но само слово “паразит”, которое является, сейчас оно кажется биологической метафорой, подобно, впрочем, и слову “гибрид”, на самом деле его античная, греческая этимология слова “паразит” указывает на экономическую жизнь. Когда древние греки говорили на своем языке “паразит”, они имели в виду нахлебника, то есть это слово всегда употреблялось в отношении человека, не какого-то глиста или ужасного животного, которое паразитирует на хозяине, но человека, который живет за чужой счет. По-русски есть такое слово “нахлебник”, наверняка, что-то похожее есть по-чешски. А по-английски, кстати, его нет, по-английски будет просто “parasit”. Давайте прежде чем… Хорошо, я покажу еще один слайд, а потом я вас развлеку интересным клипом, который даст вам новый материал для размышления.
В экономике, политической экономии есть такое устойчивое понятие “голландская болезнь”, которое применялось как раз похоже, в 1970-х годах, когда была открыта нефть и газ в Северном море, в Голландии и Великобритании возникли похожие, но, конечно, гораздо меньшего масштаба процессы. То есть началась инфляция, безработица, бегство капиталов, деиндустриализация, потому что когда есть источник энергии, финансов, который требует очень мало труда, в этом случае это были газовые скважины в Северном море, другие отрасли, другие сектора национальной экономики не могут выживать, конкурировать с этим супер-эффективным источником. В общем, Голландия и в какой-то степени Англия пережили эту голландскую болезнь, и теперь экономисты говорят о том, что голландская болезнь существует, но она по-разному влияет на разные страны, которые включились в эти отношения сырьевой зависимости. Это зависит, вот эта голландская болезнь, от состояния институтов в разных странах. И если институты, как говорят экономисты, если институты “хорошие”, то страна продолжает [нрзб]… Такие институты, как парламент, независимый суд, свободная пресса. Экономисты так и говорят: “хорошие институты”. Но для историка, конечно, да и для философа, это очень странная идея, “хорошие институты”, нам надо разбираться в том, каковы они. Я так думаю, что если определить голландскую болезнь как сочетание ресурсной зависимости с “хорошими институтами”, то возникает вопрос, как назвать другую ситуацию, когда ресурсная зависимость сочетается с “плохими институтами”. Например, с зависимым судом, несвободной прессой, недемократически избранным парламентом и так дальше. Ну и тогда мы получаем такую, очень симметричную картину, давайте назовем такое сочетание “русской болезнью”. Оно действительно другая, чем “голландская болезнь”, есть общее – ресурсная зависимость, но есть важное различие.
Я вам обещал вас развлечь…
<Smash & Vengerov & Bobina feat. Matua & Averin & Kravets — Нефть>
“Дай…
Я люблю нефть
Пока в России есть нефть, в Милане есть я,
Если в Милане есть я, значит в России есть нефть.
Нефть
Нефть
Я люблю нефть
Я люблю нефть
Музыка не качает, нефть — качает
Ты меня любишь?
Я люблю нефть
Я — это нефть
Я люблю тебя
У меня есть газ
Я люблю газ
Ты же любишь нефть
Я люблю нефть
Нефть? Газ?
Нефть? Газ?
Нефть? Газ?
Нефть? Газ?
Нефть? Газ?
Я люблю Россию!
Пока в России есть нефть, в Милане есть я
Если в Милане есть я, значит в России есть нефть
Пока в России есть нефть, в Милане есть я
Если в Милане есть я, значит в России есть нефть
Нефть
Нефть
Я люблю нефть”
В этом клипе сочетаются многие мотивы из того, о чем мы с вами сегодня говорим: это идея буквального потребления нефти, страна потребляет нефть буквально или в превращенной форме, здесь мы встречаемся с этими марксистскими идеями того, как функционирует капитал, в его превращенной форме, но источником его является нефть, газ, нефть, газ. Идея существования паразитического класса, который паразитичен в разных значениях, например, еще и в том смысле, что он даже живет не в той стране, в которой страна получает деньги. Вот она говорит: “Пока в России есть нефть, в Милане есть я”. Она живет в Милане. Есть такая идея в политической экономии, очень старая и очень уважаемая идея, что даже если деньги зарабатываются не самым моральным, не самым уважаемым способом, поскольку они тратятся на потребление, на зарплаты, на накопления, в любом случае эти капиталы просачиваются вниз и тким образом улучшают всеобщее положение. Это называется “trickle-down economy”, значит экономика “просачивания вниз”. Но вот эта дева, она живет в Милане, она расплачивается русской нефтью за свои безделушки и предметы роскоши, которые она покупает в Милане. Это “trickling down”, это “просачивание”, даже и оно происходит не в той стране, где… Не в той стране, из которой получены эти ресурсы, но в какой-то другой стране. И это, на самом деле, важное и интересное различие, которое многое определяет.
Давайте вернемся к нашим теоретическим построениям. Есть неолиберальная модель государства, которая в конечном итоге восходит к тому же самому Левиафану, через многие промежуточные звенья, которая уподобляет государство “стационарному бандиту”, в том смысле, что государство находится на месте, люди работают, производят ценности, и государство собирает налоги – оно как бандит, но находится на месте, он стационарен – с этих трудящихся людей. Я таким образом изобразил население, изобразил государство и изобразил финансовые потоки в качестве налогов, пошлин и других государственных доходов, которые собирает государство. Зачем оно тут? Зачем оно собирает в этой модели эти большие деньги? Для того, чтобы в той или иной форме вернуть их населению, обеспечивая то, что экономисты и философы называют публичными благами. Например, безопасность, или чистый воздух, или здравоохранение, или социальное обеспечение. В такой модели неолиберального государства есть определенные механизмы, которые обеспечивают гладкое функционирование этой модели. Конкуренция – конкуренция между производителями не будет работать, если не будут защищены права собственности этих производителей, этих собственников. Собственники, которые производители, которые обеспечивают доход государству, подвергаются общему, перевожу с английского, общему налогообложению, в таком государстве действует разделение властей, такое государство является ответственным за публичные блага, и это государство обеспечивает меритократию в том смысле. что при множестве нарушений этого идеала в неолиберальном государстве те, кто больше работают, те лучше живут, те больше зарабатывают.
Теперь мы смотрим на модель, которую я вам предлагаю, в отличие от прежней модели государства как “стационарного бандита”, государство как “ресурсный паразит”. Мы видим здесь население, мы видим здесь государство, и мы видим источник богатства, который находится в тех самых скважинах, с которых мы начали сегодняшний разговор. Государство забирает свои сокровища, свои капиталы непосредственно из природы, при минимальном участии населения, накапливает эти капиталы в своих государственных сокровищницах, и часть этих накопленных капиталов перераспределяет обратно на благо населения. В этой модели люди, население, народ, который в прежней модели, да и вообще в любой политической теории, является источником национального богатства, источником национального богатства является только труд, трудиться могут только люди. Так говорили все: Адам Смит, Карл Маркс и многие другие. Люди из источника национального богатства превращаются, переводятся в объекты гуманитарной помощи, которую определяет государство. То же государство на свой вкус, поскольку над ним ничего уже нет, оно же определяет пропорции между этими потоками капитала и этими потоками. То есть ту разницу, которая может быть гигантской, или она может быть очень маленькой, или вообще никакой, вот эту разницу определяет то же самое государство, потому что больше определять ее некому. И на эту самую разницу, конечно, в Милане живет наша с вами подруга.
В таком государстве, паразитическом государстве, существуют совсем другие идеальные нормы, чем в том неолиберальном государстве, о котором мы с вами говорили раньше. Вместо конкуренции между фирмами-производителями тут существует то, что очень точно называется “природными монополиями”, это даже в российском законодательстве есть такое понятие – “природная монополия”, это монополия на определенные части природы, такие как нефть, или другая монополия – на газ, или еще одна монополия – на определенный металл. Источником богатства являются не налоги в их классическом понимании, потому что налоги исчисляются с труда, с зарплаты, а пошлины, которые исчисляются с, например, экспортного потока нефти или газа. Главным арбитром в решении всех споров является то самое единственное государство во главе со своим лидером. Население является предметом благотворительности, а не источником богатства. И, наконец, публичные блага так или иначе оказываются принадлежностью элиты, даже можно сказать, что элиту в таком государстве можно и определить как тех, кто имеет доступ к публичным благам таким, как образование, здравоохранение, чистый воздух, парки, может быть даже относительно справедливый суд. И все было бы не так плохо, если бы элита не могла найти эти публичные блага в другом месте, то есть за границей. То есть если представить себе такое государство, как в кошмаре, занимающее вообще всю планету, то любой институт такого государства представлял бы собой некоторый компромисс между потребностями элиты, ее лоббистскими возможностями и тем, что государство согласно предоставить населению. И было бы не так плохо, но поскольку эта наша с вами подруга за очень многими благами, например, образованием для своих детей, медицинской помощью для своих родителей, хорошим отдыхом для самой себя – чистая вода, чистый воздух и так дальше. Она действительно может уехать в любой момент, например, в Милан. И вот этого компромисса на месте, например, в Москве, или, например, в Сибири, откуда поступает, в конечном итоге, национальное богатство, компромисса не достигается, потому что он никому и не нужен, у него нет сторон.
В современных исследованиях России есть такая интересная идея, ее озвучил Питер Рутланд, советолог, политолог, что хотя Россия является “петронацией”, вообще есть классическое понятие “petrostate”, которое давно уже употребляется антропологами, историками, политологами в отношении такого рода государств. Рутланд проанализировал гданные социологических опросов и сам провел некоторые опросы, и показал одну интересную вещь. Несмотря на эти огромные проценты, несмотря на то, что практически все национальное богатство поступает из нефтегазового экспорта, оно перераспределяется людям в превращенной форме из тех же самых нефтегазовых рублей, российское население этого не понимает, не осознает или не любит об этом говорить. Вы можете прочесть его рассуждения, он не пользуется этим понятием, но я бы сказал, что он поймал такой интересный сантимент, такое интересное чувство, oil-shame, стыд в отношении этой ситуации, когда люди, не то что бы они не знали, но как бы притворяются, что этого нет, это интересная и сложная ситуация. Субъективно, говорит Рутланд, русские люди сопротивляются в том, чтобы принять зависимость от нефти и газа как часть своей национальной идентичности. И это особенно справедливо в отношении элит. Тот клип, который я вам показал, показывает, что по крайней мере некоторые художники, музыканты и интеллектуалы разного рода думают над этой ситуацией, преодолевая этот самый oil-shame. В нескольких важных романах, которые популярны в сегодняшней России, эта ситуация была проанализирована напрямую. Один из этих романов – огромная такая книга Дмитрия Быкова, называется она “ЖД”, которая рассказывает… Это, по сути дела, антиутопия, то есть действие обращено в будущее, и в этом неопределенном будущем, в середине XXI века, в одной из западных стран изобретен флогистон. Флогистон – это такое, философский камень фактически, такое понятие, к которому апеллируют алхимики. Современный флогистон, о котором мечтает Быков, создает энергию из ничего. Энергия появляется из флогистона. И таким образом нефть, газ и ископаемая энергия становится никому не нужна. Он подробно рассказывает в тысяче страниц этой книги, что же происходит в России после того, как российская нефть и газ оказываются никому не нужны. И, соответственно, в Россию перестают поступать все гигантские потоки импорта: продовольствия, одежды и многого другого, которые государства обменивает, в своей заботе о населении, обменивает на нефть и газ. Например, в России.. Поскольку там тоже изобретают, санкции, контр-санкции, в России изобретают способ производить продовольствие из нефти. И эта нефть, которая продолжает течь из скважин по трубам, она теперь используется для – это еще одна превращенная форма нефти – для производства продуктов питания. Начинается биологическая дегенерация, начинается гражданская война, начинаются все самые ужасные вещи, читайте “ЖД” Дмитрия Быкова.
В другом романе, Владимира Сорокина, он называется “Теллурия”, конструируется совсем другой мир, который показывает, как бы выделяет очень остро, ножом вырезает совсем другой аспект сырьевой зависимости. А именно ее наркотическую природу. Значит, в “Теллурии”, – это тоже антиутопия, она тоже обращена в будущее – это мир, который уже пережил раскол Российской Федерации на много разных полунезависимых государств. Но все население этой Евразии, новой Евразии, попадает в зависимость от нового химического элемента, он называется теллурий, который является всеобщим наркотиком для этих людей. Теллурий добывают на Алтае, соответственно, те люди, которые контролируют доступ к этому веществу, необходимому всей земле, становятся сказочно богатыми, сказочно влиятельными, могущественными. И они в силу своих представлений, в силу своей критической теории распределяют теллурий по странам, по губерниям, по людям.
Еще один пример того, что на самом деле эта ситуация не только осознается российскими интеллектуалами, но и является культурно продуктивной, то есть порождает интересные образы, интересные культурные формы. В данном случае [нрзб] искусство, такой молодой, известный в очень узких кругах художник Андрей Молодкин. Он устраивает выставки одну за другой, некоторые из этих выставок были в Америки, некоторые были в Европе. В общем, он выражает такие разные варианты одной и той же идеи: что культурные фигуры, политические лидеры, национальные валюты, какие-то афоризмы, типа, здесь – “мы верим в Бога”, они все питаются из одного источники, из той самой скважины.
В этом смысле, приближаясь к концу моего сообщения, я хочу закончить его на такой оптимистичной ноте. Хотя ситуация очень тяжела, она не находится ни под чьим контролем, меньше всего она находится под контролем людей или сил внутри России, она не находится под их контролем. Идея того, что российское население в целом не осознает этой ситуации, она подтверждается социологическими данными, тем не менее, разные художники, артисты, писатели, интеллектуалы в разных культурных формах, в соответствии с условностями их ремесла, осознают эту ситуацию, понимают ее довольно адекватно.
Я хотел бы вам сказать еще о нескольких книгах, которые для меня являются важными источниками для того, что я вам сегодня рассказал, хотя эти книги, я покажу сейчас такую маленькую библиотеку, которая говорит не о России, но анализирует проблемы присутствия зависимости разных стран мира и мира в целом силами разных дисциплин. Майкл Росс является политическим ученым, он анализирует “нефтяное проклятье”, как говорят политические ученые на своем очень точном языке, нефтяное проклятье, он анализирует методом регрессии, разных таблиц и так дальше. Бруно Латур, знаменитый философ, который сейчас сосредоточился на проблеме изменения климата, и, соответственно, нефти, воздуха и планеты. И ученый, может вы меньше знаете, это относительно новое имя, это замечательная книга “Blood Oil”, написанная юристом и философом, который работает в Univercity College of London, Лиф Венар. Эта книга, в отличие от других, не только показывает ужасное положение вещей сегодня, но и придумывает то, что же с этим делать. Венар единственный на сегодня интеллектуал, который выступает с позитивным рецептом того, как же с этим быть. Если хотите, я могу об этом рассказать.
Еще несколько книжек. “Why Nations Fail”, которая сейчас существует и по-русски, я уже упоминал Асемоглу и Робинсона. И моя любимая книга на эти темы, которая называется “Carbon Democracy”, “карбоновая демократия” или “углеродная демократия”, или “демократия под копирку”, ее можно и так переводить, Тимоти Митчелла. Это я как бы рассказываю вместо библиографии в конце своей лекции. Спасибо за внимание, и если у вас будут вопросы или возражения, то я буду очень рад их обсудить.